А ветер рванул вслед за поднявшейся в небеса человеческой фигуркой, но, видимо, юноша пришелся по нраву духам моря, которые, поймав его холодными, но нежными руками, и выкинули на берег, за границами холодных волн. Ветер бессильно взвыл, снова и снова пытаясь оторвать от песчаного берега человека, радостно улыбающегося небу. Сквозь прорехи в разорванных облаках на землю с холодным любопытством глядели звезды.
Минуло еще пять лет.
Шторм впитал в себя холод арктических льдов, испил полной чашей ужас и страх сотен людей, утопив их ненадежные скорлупки–корабли, и познал вкус чужого отчаяния, прекрасного как северного сияния, и незамутненного, как небо надо льдами. Он стал холодным бураном не просторах степей и предгорий, бураном, при котором небо пронзительно и бездонно, а холодный ветер выдувает из человека жизнь, застигнутого в поле, в темный для несчастного час. Однажды он обрушился на деревеньку, дома и сараи в ней разметала пляшущая земля. И ветер накинулся на несчастных, напуганных буйством стихий крестьян. Их не спасли ни костры, спешно разводимые мужчинами, ни теплые одежды, и даже те, не сдающиеся ни на миг люди, что попытались укрыться от хладного бурана в чревах убитых животных навеки застывали в своих страшных саванах.
Они встретились вновь. Молодой мужчина на вершине покинутой обитателями башни, с непонятным свертком за спиной. И страшный ледяной буран. Как в первый раз буран рванулся к своей жертве, в этот раз сил его хватало не только на то, чтобы оторвать от камня легкого человека, но и на то, чтобы разметать по камням саму башню. Он поднял своего противника повыше, чтобы насладиться его страхом, чтобы он успел осознать всю тщетность своей жизни, пока падает на острые камни. Но мужчина хохотал ему в лицо, хохотал купаясь в потоках обжигающего ветра. В смехе не было болезненного надлома безумства, не было отчаяния и боли. Только чистый восторг, и радость, что только раздували пламя ненависти ветра.
Он метнул человека вниз, надеясь увидеть как тот расплескается красными каплями на обломках скал, но тут странный сверток за спиной мужчины раскрылся, и два крыла странной формы вцепились в ставший вдруг твердым воздух. И страшно скрепя от напряжения вырвались из власти гравитации, скользя над камнями. Мужчина развернулся, облетев острый шпиль башни и устремился в самое сердце бурана, словно увидав бесплотный ветер глазами. Буран, воя от ярости кинулся на встречу, чтобы сломать, разорвать, разметать наглеца с двумяжалкими шелковыми крыльями. Но удары ветра уходили в пустоту, рассекая валуны, как рассекает спелое яблоко острый меч. Мужчина оседлал непокорный ветер, а тот бессильно бился об стены ущелья, в бесплотных попытках сбросить наглеца. И тут он рванул в небеса, в последней надежде, что всадник устанет, сорвется, просто исчезнет, оставит свободолюбивый ветер в его позоре.
– Выше! – Прокричал сквозь ревущие потоки ветра смеющийся мужчина. – Еще выше и быстрее!
И Ветер... Ветер взглянул в небеса, и расхохотавшись рванул навстречу далеким звездам.
Они летели вместе. Человек и его ветер. Ветер и его человек, два счастливых от острых, ни с чем не сравнимых ощущений полноты жизни. Они поднимались все выше и выше, у человека шла кровь из глаз и ушей, ветер все чаще проваливался, теряя свои вихри и потоки, пустота растворяла его как горячая вода кусок сахара. И пробив тонкую пленку, теряя саму суть того, что давало им двоим жизнь, человек и его ветер, ветер и его человек, взглянули в бездну. И бездна посмотрела на них в ответ...
Прошли года. Старики рассказывают внукам сказки о страшных временах, когда зимний вечер мог выдуть жизнь из дома, с плохо закрытыми ставнями, а с неба иногда падают маленькие кусочки разноцветного шелка.
...– Странная сказка, Филин
– Какая есть, Самум, какая есть. Где твой человек, ветер?
– Филин! Проснись! Филин! Тут ЧП!
Выстрел через дверь по сигнатуре в голову.
Звон бьющегося стекла, на пол с грохотом падает кирпич. Царапаю на кирпиче ругательство на латыни, прокусываю палец и кидаю обратно. Не вставая с кровати. Раздается взрыв. Засыпаю. Просыпаюсь в обед, довольный и отдохнувший. Оглядываюсь, в двери след от пули, окно разбито.
– Морген! Что тут случилось?
– Страшное. Игрока убили.
– Их постоянно убивают. Что тут страшного?
– На совсем.
– Как на совсем?
– Так, смерть привела к удалению персонажа!
– Аааа, игрок то сам жив? Ну, который биологический объект?
– Да вроде жив, но в шоке. Говорят, психотравма.
– И все же, я не понимаю, что тут ужасного?
– Да ты...
– Да, я. Ты не забыл, где я был месяц назад? Ты мне лучше скажи, ты не в курсе, что в комнате у меня?
– Тебя будили.
– Будили? А почему я не помню? Почему не удачно?
– Потому что три трупа. Не знаю, почему ты не помнишь. Я наверно пока в офф.
– Почему?
– Филин, ты совсем дурак? Основная причина, почему тут так много народу – тут можно делать все что угодно, безнаказанно. Тут могут ломать ногу, и через пару минут ты уже будешь бегать. Можно убить, просто так, и не сесть в тюрьму на десять лет. Можно заняться сексом с грязной шлюхой и не подхватить какую–нибудь дрянь.
– Можно расстаться с девственностью, и еще раз расстаться с девственностью, и еще раз расстаться с девственностью. А потом и еще раз расстаться с девственностью. Если ты меня понял, смешной должна быть только четвертая фраза.